Или, напротив того, станет утверждать, что ему открыта вся истина, — это ему, тому самому, кого чуть толкнешь — и он уже не знает, на что опереться, и сдает все свои позиции?
Ну не фантастическое ли существо являет собой человек! Невидаль, чудище, хаос, клубок противоречий, диво дивное! Судия всему сущему, безмозглый червь, вместилище истины, клоака невежества и заблуждений, гордость и жалкий отброс Вселенной!
Кому под силу разобраться в этой путанице? Природа опровергает доводы пирроников, разум — доводы догматиков. Что же станется в таком случае с вами, о люди, ищущие истинное свое место в мироздании с помощью одного лишь здравого разума? Вы не можете отвергнуть взгляды обеих этих сект, но и стать на сторону той или другой тоже не можете.
Познай же, гордец, каким сочетанием несочетаемого предстаешь ты перед самим собою! Смирись, бессильный разум, замолчи, бессмысленная природа: постарайтесь понять, что человек намного превосходит человека, узнайте от вашего Владыки, каково оно, истинное ваше положение в мире, до сих пор вам неведомое. Внемлите Господу.
Потому что, если бы человек не запятнал себя грехом, он в своей непорочности безмятежно наслаждался бы истиной и благодатью, а если бы человек изначально был греховен, он не имел бы понятия ни об истине, ни о небесном блаженстве. Но горе нам, несчастным, — тем большее горе, чем величавее был некогда наш удел! — мы представляем себе, каково оно, счастье, но не можем его достичь, чувствуем, какова она, истина, но все, чем владеем, сплошной обман; мы не способны ни к полному неведению, ни к несомненному знанию, — какие же еще нужны доказательства былого нашего совершенства, ныне, к несчастью, утраченного!
Но не поразительно ли, что древнейшая из ведомых нам тайн — я говорю о первородном грехе, — что именно она, и только она помогает нам познать самих себя! Ведь, бесспорно, нет ничего более оскорбительного для нашего разума, нежели утверждение, что за грех, свершенный первым человеком, в ответе самые отдаленные потомки этого человека, к его греху никак не причастные. Подобное перетекание вины представляется нам не просто невероятным, но и в высшей степени несправедливым, ибо что больше противостоит нашей убогой земной справедливости, нежели вечное проклятие, тяготеющее на ребенке, не способном на проявление собственной воли и не запятнанном грехом, который был совершен за шесть тысяч лет до его рождения? Разумеется, подобное учение больно ранит нас, но, с другой стороны, лишь эта непостижимейшая из тайн и дает нам возможность постигнуть самих себя. Именно в ее бездне и скрыт узел, от которого тянется все перепутанное плетение нитей нашего нынешнего удела, так что человек был бы еще более невообразим без тайны первородного греха, чем тайна первородного греха невообразима для человека.
Отсюда напрашивается вывод, что Господь, пожелав сделать непостижимой загадку тягостности нашего бытия, сокрыл узел ее так высоко или, вернее, так низко, что нам до него не дотянуться; поэтому никакие высокомерные потуги нашего разума не помогут нам познать самих себя: помочь нам в этом может лишь смиренная покорность разума.
Из этих основных положений, твердо установленных нашим вероучением, мы черпаем две равно вековечные истины: одна гласит, что человек в первородном своем состоянии или, другими словами, в состоянии благодати был вознесен над всеми другими тварями, он был как бы подобием Бога, на нем лежал отблеск его Божественного Создателя; вторая гласит, что после грехопадения он утратил благодать и стал подобен животным.
Обе эти истины неоспоримы и безусловны. Их несколько раз открыто провозглашает нам Священное Писание: “Deliciae meae esse cum filius hominum”, “Effundam spiritum meum super omnem camem”, “Dii estis” и т.д.
А в других местах сказано: “Omnis саго faenum”, “Homo assimilatus est jumentis insipientibus et similis fac-tus est illis”. “Dixi in corde meo de filiis hominum” (Еккл. III, 18).
Из чего с несомненностью следует, что человек, осененный благодатью, как бы подобен Богу, он приобщен к Нему, а лишенный благодати как бы подобен тупым животным.
439. Если бы не эти Божественные откровения, людям только бы и оставалось, что превознести себя, вняв тайному голосу, нашептывавшему о былом их величии, или, напротив того, впасть в уныние, ощутив нынешнее свое бессилие. Ибо кто не постиг истину во всей ее полноте, тот никогда не достигнет совершенной добродетели. Одни считают человеческую натуру непорочной, другие — неисправимой и соответственно погрязают или в гордыне, или в лености, а эти пороки — исток всех других пороков, потому что леность мешает их побороть, а гордыня — с ними расстаться. Ибо не познавшие превосходства человеческой натуры не ведают о ее порочности и, значит, умеют справляться с леностью, но попадают в плен к гордыне, а сознающие порочность человеческой натуры не ведают о ее высоком достоинстве и, значит, без труда справляются с тщеславием, но с головой погружаются в отчаяние. Вот это и породило множество сект — стоиков, эпикурейцев, догматиков, академиков и др.
Исцелить эти пороки дано только христианскому вероучению, но не с помощью земной мудрости, одним вытесняя другого, а с помощью евангельской простоты, вытесняя сразу обоих. Ибо христианство учит праведных, что оно возвышает их до причащения Самому Господу, но что и в этом столь благостном состоянии духа они несут в себе порчу, которая до скончания дней обрекает их власти заблуждений, горестей, смерти, греха; и в то же время оно взывает к закоренелым безбожникам, твердит им, что и они могут сподобиться милосердия своего Спасителя. И вот, вселяя трепет в тех, кому дарует спасение, и утешая тех, кого сурово осуждает, христианская вера, с одной стороны, умеряет страх надеждой и, все время вещая о двойной способности любого человека и причаститься благодати, и погрязнуть в грехах, не дает впасть в отчаянье, хотя при этом так принижает, как никогда не мог бы принизить разум, а с другой стороны, не дает раздуться от спеси, хотя так возвышает, как никогда не могла бы возвысить наша прирожденная гордыня: тем самым она, христианская вера, как бы вразумляет всех, что лишь ей, не запятнанной заблуждениями и пороками, дано исправлять людей.